…ят к тому, что принимая как факт «личное бытие», человеческое «сознание», определяя своё к нему отношение, может избрать лишь два способа переживания «свободы»:

- «Свобода» как «любовь»; или

- «Свобода» как отрицание «любви».

Второй выбор тоже, несомненно, представляет собой особый феномен «личного бытия», ибо только «лицо» может искать демонической «свободы». Хоть этот выбор и являет «бытию» такое странное состояние «лица», в котором оно отрицает своё онтологическое содержание. То есть, само «бытие». Как тут опять не вспомнить Достоевского?! «Ничто» не может иметь онтологического содержания, если «лицо» мы понимаем в свете тринитарного богословия.

Мы так часто употребляем это философское выражение – «онтологическое содержание бытия», что уже давно пора перевести его на более понятный язык. «Вещь» имеет «бытие», то есть онтологическое содержание, тогда, когда она существует. Но «онтологическое содержание бытия» в своём предельном осуществлении это не просто существование, а вечное существование. Иначе говоря, - вечность! Так вот, «лицо» не просто желает «быть», существовать «вечно». Оно желает большего! - Существовать в определённом «качестве». Как неповторимое «бытие» или «уникальное бытие». Содержание «лица» не может быть понимаемо как какое-либо состояние «сущности». Даже «экстаз», - экстатическое возбуждение «природы» не есть характеристика «лица», а последствие его волеизъявления. Оно тот, «кто» желает, чтобы его «бытие» было таким, каким ему хочется! В этом смысл ипостасности «сущности» или «природы».[80]

«Уникальность» есть для «лица» не просто абсолютное «качество»! Оно есть абсолютное устремление, и даже вожделение «лица». В своей «уникальности» любое «лицо» настолько абсолютно, что его невозможно рассматривать как некую сумму каких-либо свойств, присущих другими человеческим существам. Ибо это будет уже не онтология, а психология. И даже биология. «Лицо» нельзя объединять с другими «лицами» с целью его подчинения извне каким-то социальным интересам или использовать его в качестве средства для достижения политических целей, даже оправдываемых самыми святыми идеями. «Лицо» - это самоцель! Оно есть «альфа» и «омега», начало и полное свершение «бытия».[81]

Устремление «лица» к «уникальности» есть обоюдоострый меч существования. Как  и «свобода». Ибо в реалиях жизни ветхого человека оно ведёт к отрицанию других, к эгоизму, к тотальной демонизации социальной жизни. Как и «свобода», вся «уникальность» ипостасной природы «лица» подвергается неизбежной релятивизации.[82] В социуме человек превращается в «персону», в социально полезный объект - «винтик», в некую комбинацию «ролей» или «функций». Это происходит с каждым человеком в различной степени, в зависимости от силы его устремлённости как «лица» к своему «уникальному» самовыражению. Но каждый непременно испытывает давление этого  антионтологического пресса. Непрерывно пытающегося снивилировать «уникальность», уровнять шансы. А по существу – растоптать «лицо», погрузить его в «природу», растворить в ней. Чтобы не дать «родиться» новому богочеловеку, превосходящему собою падшего архангела. В этом и состоит трагический аспект «лица» - его онтологическая катастрофа или грехопадение. «Релятивизация» его  «уникальности» вызывает со стороны «лица» всё большее сопротивление. Общественное сознание во всех сферах социальной жизни ведёт активный поиск личной идентичности. Начавшись с гуманизма, родившегося в эпоху Возрождения, эти поиски продолжаются ныне в развитии политического и инфраструктурного аспектов «свободы». В правах человека и глобализации. Но поиски в биологическом, психическом и социальном аспекте жизни человека не смогут соединить, слить воедино, «свободу» и «уникальность». Это возможно только в онтологии, то есть – в «общении» с Богом.

Неспособность человека реализовать свою абсолютную «уникальность» в своём «тварном бытии» закрывает перед ним «вечность», выталкивая или выдавливая его из «бытия», как не имеющего онтологического содержания. Всё это заканчивается для человека его исходом из мира - смертью. С точки зрения онтологии «смерть» трагична и противоестественна. Ибо «лицо» это «уникальный» способ существования «вечности». - «Ипостась» соединяет конкретную «вещь» - индивидуума и «вечность», образуя само «бытие». Как биологический аспект «смерть» - естественна и приемлема, так как в биологии нет ипостасности, и не происходит соединения «вещи», в её конкретном индивидуальном существовании, и «вечности». Таким образом «сущность», как род или вид, постоянно и «вечно» воспроизводит жизнь. В ветхом мире человек выпал из онтологии «личного бытия»! Согрешив, он оскотинился, и его психология подчинилась биологии. «Личная уникальность» выродилась в «индивидуальность», и поддерживается деторождением. Но здесь нет места «личному бытию»! Это «природное бытие» - выживание вида, такое же, как и в животном мире. Им правит «закон», а не «любовь»! Постыдна жизнь разума под «диктовку» естественного отбора. Устремление «лица» как абсолютной «уникальности» нельзя обеспечить деторождением.[83] Даже институт брака и образования, все усилия культуры, в лице науки и искусства, приводят к тому, что лишь некоторые «индивидуумы» осознают свою индивидуальность как онтологическую тюрьму. Желают и стремятся вырваться из неё с тем, чтобы стать личностью и начать свой личностный путь от «ипостаси» к «лицу».[84] Ещё никто сам не достиг успеха на этом «пути»! Но то, что невозможно одному человеку, становится ему возможным, если он возьмёт себе в помощь Бога. Не как божественную сущность, а как божественное лицо – «лицо» Бога Сына. Возьмёт как свой первообраз!

Реализация абсолютной «уникальности», потенциально заложенной в ипостасности «лица», невозможно добиться, развивая какого-либо из свойств «сущности» или «природы». Древнегреческие философы пытались найти какую-либо «природную» или «субстанциальную» основу для соединения конкретного человека (индивидуальности) и «вечности». Но никакие их попытки не привели к появлению онтологически реальной абсолютной «уникальности» «лица». Того, что было впоследствии названо у св. отцов «обóженьем». Ни поиски истины, ни этическое, ни эстетическое совершенство - красота и гармония искусства. Под влиянием античности, христианские мыслители, различной конфессиональной принадлежности, тоже увлекались подобными поисками. Они объявляли спасительными те или иные виды «подвига»: пост, бдения, поклоны, правила. Видели святость в умерщвление плоти, стигматах, тех или иных чудесах. Искали суть спасения в том или ином «таинстве»: крещении, покаянии, браке, освящении. Наконец, в евхаристии.

В чём же скрывается бессмертие «души»? А главное, как соединить с этим бессмертием «тело»? Если душа «бессмертна» по своей ангелоподобной «природе», соединяющей её с небесной нематериальностью, тогда «личное бытие» - необходимость. И ничто материальное не может быть причастно «вечности». Мы снова возвращаемся к классической античной онтологии. Тогда даже Бог оказывается «бессмертным» благодаря своей «природе», то есть по необходимости. Ведь «нетварность» является «образом» или иконой «личного бытия». И человек, как Его «образ», оказывается связанным с Богом - по необходимости - «субстанциально». То есть, как образ «природы», а не «лица». Получается, что «личное бытие» есть лишь модус «природного бытия». А «лицо» опять растворяется в «природе».[85] Человеческое «сознание», томящееся в своих языческих переживаниях, пытается «обязать» Бога гарантировать себе бессмертие «тела». Это пристало отношениям жреца и идола, но немыслимо в отношениях абсолютно свободного «личного» Бога и Его «тварного образа». Более того, подобное является онтологическим убийством или самоубийством «лица»!

Так как же возможно сделать реальностью абсолютную «уникальность» этого пресловутого «личного бытия», если её источником не может быть ни «сущность», ни «природа»? Ещё один вариант решения этой проблемы, правда, неудачный, замешанный, как водится на неоантичном онтологическом тесте, предложила гуманистическая экзистенциальная философия. Она попыталась решить проблему с помощью ввода «ничто» в рамки «бытия», и онтологизировать «смерть». Объявить её одним из модусов «бытия».[86] Подобная философия, так же, как и античная, отказывается признавать очевидность существования «реального бытия», в котором онтология выходит за пределы этого «тварного» мира. Отказывая Богу в Его праве быть истинным Богом, лишая Его трансцендентности «тварному» миру. Самое удивительное, что есть и «богóсловы», которые приемлют онтологию «смерти» в своё «богословие»! И это ничуть не мешает им продолжать говорить о Боге христианского откровения, в котором Бог есть утверждение «бытия» как жизни и жизни «вечной»: - «Бог, не есть бог мертвых, но Бог живых» (Мф. 22:32).[87]

Кризис в отношениях богословия и философии всегда имел своим источником настойчивый отказ последней воспринимать любую идею о реальном и истинном «личном» Боге. Причина этой настойчивости кроется в «грехопадении», отказе человека от «общения» с Богом». Последствия этого отказа привели к изгнанию нравственности как онтологического феномена из жизни человеческого «сознания». В том числе и в философии. После чего, она усердно принялáсь заниматься квазионтологией! Принимая свои психологические опусы за модели «реальности».

Реальность абсолютной «личной уникальности» в «нетварном бытии» возможна благодаря его троичному существованию. То есть, тому, что оно есть «бытие общения» и «бытие любви».[88] Бог Отец бессмертен потому, что абсолютно «уникален», - неповторимо отличим от Сына и Духа. Они называют Его Отцом, поскольку получают от Него «любовь». Сначала «любовь»! А по «любви», вернее, по причине «любви», и «бытие». Сын бессмертен, потому что Он – единственный и абсолютно «уникальный» «единородный».[89]«Вот Сын Мой единородный, в котором Моё благоволение. Его послушайте!» Так и Дух бессмертен, ибо Его абсолютная «уникальность» в том, что Он - «животворящий». Он есть  «общение» - koinonia (См. 2Кор. 13:14).

Жизнь, «общение» и «любовь» тождественны в «лице»! Оно сияет славою только потому, что оно «любимо» и «любит».[90] Вне «общении» и помимо «любви» всякое «лицо» гаснет! Утрачивает свою абсолютную «уникальность». Растворяется в «природе» и становится «существом», подобным животным существам. «Вещью», лишенной «имени», и, тем паче, «лица». «Умереть» - означает перестать «любить» и быть «любимым». Перестать быть «уникальным» и неповторимым. А «жить» - значит сохранять и реализовывать «уникальность» своей ипостасности, утвержденной и поддерживаемой «любовью».

Таинство «лица» как онтологического принципа и причины заключается в том факте, что только «любовь» может наделять «уникальностью», абсолютной идентичностью и «именем». Как раз об этом и говорит выражение «вечная жизнь». «Лицо» в состоянии возвести до уровня личного достоинства и жизни даже неодушевленные предметы, делая их органической частью отношения «любви». В этом смысл таинства освящения предметов. Или, например, утверждения, что всё «творение» может быть спасено благодаря его «рекапитуляции». То есть всецелому воссоединению, через человека, в пространстве взаимоотношения «любви» между Отцом и Сыном. – «Вся тварь стенает и мучается в ожидании славы сынов божиих!» - По слову апостола Павла. И наоборот, «лицо» может низвести себя на осуждение, и вечную смерть, сводя «личное бытие» к уровню «вещи», в абсолютную анонимность, где звучат страшные слова: - «Я не знаю тебя!» (Мф 25:12). Именно по этой причине Церковь поминает своих членов, возглашая «имена» во время Евхаристии.


 

[1] Иоанн Зизиулас, митрополит Пергамский: - «Уважение к «личностной идентичности» человека является, возможно, наиболее значительным идеалом нашего времени. Попытка современного гуманизма подменить собою христианство в том, что касается достоинства человека, привела к отделению понятия личности от богословия и соединению его с идеей автономной морали или же с чисто гуманистической экзистенциальной философией. Поэтому, хотя проблема личности и «личностной идентичности» сегодня широко обсуждается как проблема высшего идеала, никто, по-видимому, не признает того факта, что как исторически, так и экзистенциально понятие о личности неразрывно связано с богословием. В рамках этого небольшого исследования будет сделана попытка показать, насколько глубока и нерушима связь, соединяющая понятие личности с патристическим богословием и экклезиологией. Личность как понятие и как живая реальность - исключительно продукт патристической мысли. Вне этого истока глубочайший смысл личностного бытия не может быть, ни постигнут, ни оправдан», – из статьи «Личность и бытие».

[2] Как выражается А. Ф. Лосев, исследователь платонизма, вдохновлённый гегелевской интерпретацией классической греческой культуры на материале античной скульптуры: « ... Тут нет личности, нет глаз, нет духовной индивидуальности. Тут что-то, а не кто-то, индивидуализированное Оно, а не живая личность со своим собственным именем... И нет вообще никого. Есть тела, и есть идеи. Духовность идеи убита телом, а теплота тела умерена отвлеченной идеей. Есть - прекрасные, но холодные и блаженноравнодушные статуи».  Цит. Г. Флоровским в статье: « Эсхатология в век Отцов»: Введение. Лосев А.Ф. «Очерки античного символизма и мифологии». М.:1993, с. ..., 644, 645. Цитаты и ссылки по статье митрополита Пергамского Иоанна Зизиуласа «Личность и Бытие».

[3] Лишь идея есть нечто существующее реально. Все возможныё её материальные осуществления лишь иллюзии и гримасы, случайные сочетания игры света и тени на волнующейся поверхности вечносуществующей материи, являющейся плоскостью приложения и осуществления идей Абсолюта – Бога философов.

[4] Согласно платоновскому Тимею (41 D f.) все души были созданы одинаковыми; они стали «различными» только тогда, когда обрели тела. Исходя из этого, можно предположить, что воплощенная душа представляет собой отдельную «индивидуальность», и даже своего рода «лицо». Однако Платон, по-видимому, допускает многие перевоплощения одной и той же души, даже в тела животных (см. Федон, 249В; Государство, 618А; Тимей 42ВС и др.). Отсюда следует, что отдельная душа не может благодаря соединению с отдельным телом обрести собственное «лицо».

[5] Согласно Аристотелю (например, О душе, 2,4. 415А, 28-67), конкретный индивидуум не может быть вечным, поскольку он не участвует в «вечном и божественном» (aei kai theion). Смерть разрушает индивидуальную вещь (auto) и не затрагивает только oion auto, то есть вид (eidos).  Поначалу Аристотель, по-видимому, придерживался взгляда, что «ум» (nous) как разумная часть души продолжает существовать после смерти (Метафизика, 13,9. 1070а, 24-26; О душе, 3, 5. 436а, 23), но позднее отказался от этого взгляда в пользу той позиции, о которой говорилось выше.

[6] О последовательном монизме греческой мысли см. C.J. de Vogel, Philosophia I, Studies in Greek Philosophy (Philosophical Texts and Studies 19, I, 1970), pp.397-416.

[7] Этот принцип неизменно сохраняется, начиная с досократиков и вплоть до неоплатоников:

1.То, что существует, есть существенным образом «одно». И «причина» его – «общая» (xynos logos). Одна для всех, кто «пробудился» (Гераклит, фр.89, 73 и др.).

2.«Бытие» и «познание» (noein) также образуют единство (Парменид, фр. 5d. 7 и Парменид Платона, 128b). Творение мира происходит в соответствии с этим принципом необходимого единства, и именно по этой причине творец не просто избирает его форму, но должен создать мир сферическим, поскольку сферическая форма есть форма единства, а поэтому и совершенства. (Платон, Тимей, 32d-34b).

3.Для неоплатоников также существует фундаментальное единство разумного мира, ума и бытия (Плотин, Эннеады, V, 1, 8.)

[8] Это особенно характерно для неоплатонизма, который поэтому и воспринимал как скандальное учение христиан о том, что мир случаен, а не вечен.

[9] В отличие от Гераклита и физиологистов, Платон приписывает существование мира Богу, творящему «уму» (nous) или «отцу» (pater). Но платоновский творец не является абсолютно свободным по отношению к миру, который творит. Он подчинен необходимости (ananke), поскольку вынужден использовать материю (ule) и пространство (hora), которые не только предсуществуют, но также навязывают ему свои собственные законы и ограничения (Тимей, 48а, 51 а - b). Более того, платоновский творец вынужден принять во внимание идеи симметрии, справедливости и т.д. (см. выше прим.4), которые предсуществуют и являются «парадигмами» (paradeigmata) для творения. Тот факт, что в одном пассаже из Государства Платон отождествляет Бога с идеей Блага, которое «по ту сторону сущности» (epekeina tes oysias), по всей видимости, не убедил большинство специалистов в том, что Бог Платона превыше мира идей и независим от него. По существу вопрос о том, тождественна ли платоновская идея Блага - Богу, остаётся открытым.

[10] Для стоиков Бог неразрывно связан с Миром. Он есть «дух, пронизывающий всё», даже наиболее материальные и низменные вещи.

[11] См. выше прим.6-8.

[12] Боги всегда могли необычным образом вмешиваться в природу посредством чудес, равно как и в жизнь людей, бывая даже причиной безумия (ate) последних. Это представление, однако, претерпевает радикальную трансформацию у классических философов и авторов трагедий, которые очевидным образом отрицают право богов преступать законы справедливости, или «меры», то есть «космоса» (kosmos - правильное поведение), который содержит мир в одном, необходимом единстве. «Если боги творят что-либо безобразное, они не суть боги» (Еврипид, фр.292 acc. to Bellerophon). Этой трансформации сопутствует идея, что Зевс есть в одно и то же время «непоколебимый закон природы и ум, обитающий в смертных», тот, кто направляет «согласно справедливости всё, что случается в дольнем мире» (Еврипид, Троянки, 884сл.).

[13] Гегель говорит о древней Греции как о том месте, где впервые появляется понятие «свободной индивидуальности» в связи со скульптурой. Однако, как он сам замечает, это была «субстантивная индивидуальность», в которой «акцент поставлен только на общем и постоянном..., тогда как преходящее и случайное отвергается».

[14] Характерно происхождение и первоначальный смысл понятия «логоса», как это прослеживает М. Хайдеггер. Превращение «логоса» в космологический принцип, как мы видим это в стоицизме, есть естественное следствие первоначального отождествления «логоса» с «бытием» (например, у Гераклита), а также всего мировосприятия древнего эллинизма.

[15] Человеческого индивидуального сознания как Объективной Реальности – попросту нет! Живёт не индивидуум, а абстрактная идея Бога или богов о человеке и человечестве.  Жизнь – театр, на сцене которого во многих ролях пьесы, являющейся одновременно драмой, комедией и трагедией, непостижимо выступает один единственный божественный актёр. Меняются лишь маски, которые он надевает.

[16] См. Аристотель, История животных, I. VIII, 491b; Гомер, Илиада, E24, H212 и др.

[17] Понятие о Лице - личности, как пребывающей в отношении или связи, могло бы быть выдвинуто в качестве изначального на основе этимологического анализа слова. Однако древнегреческие тексты не дают к этому повода. Поэтому была сделана попытка проследить этимологию слова путём строго анатомического анализа: например, часть, обозначаемая глазами - to pros tois opsi meros.

[18] Такое употребление термина «просопон» можно найти уже у Аристотеля - ta tragika prosopa. -  Проблемы, XXXI, 7, 958a, 17. См. также у Платона,  Комика, фр.142. Это привело к тому, что термин стал использоваться не только для обозначения физической маски, но также и театральной роли актера: «Есть три ведущие prosopa, как в комедиях: клеветник; тот, на кого клевещут; и тот, кто слышит клеветника» (Лукиан, Клеветник, 6). Таким образом, термин prosopon стал полностью отождествляться с термином prosopeion как синоним (См. Иосифа Флавия, Иудейская война, IV, 156; ср. Теофраст, Характеры, VI, 6).

[19] Иллюзорность индивидуальной жизни, которую исповедовала философия древних греков, так близка, по своей сути, к театральной роли, так напоминает игру актёра, что невольно возникает вопрос: «Что было раньше: философия или театр?». См. об этой интерпретации, например: S. Schlossman, Persona und Prosopon im Recht und im christlichen Dogma (1966), p.37.

[20] В искусстве трагедия как раз и есть «ответ человека - этой Вселенной, что так безжалостно давит на него. Судьба сурово нависла над ним; его ответ - сидеть и приукрашивать её, пока она медлит» F. L. Lucas, Tragedy (1957), p.78.

[21] В этом заключена онтологическая первопричина всего строя древнегреческих мифов о героях. 

[22] Цитата из Законов - (Платон, Законы, X, 903 c-d). Это утверждение резко контрастирует с библейским и патристическим представлением о том, что человек сотворён после того, как мир был приведён к бытию именно ради человека. Существует внутренняя связь между принципом, согласно которому в онтологии решающее значение имеет целостность и тотальность (частное существует ради целого, а поэтому и человек существует ради космоса), и необходимостью, которая встроена греческой мыслью в онтологию посредством идеи «логоса» и идеи природы, о чём мы здесь говорили. «Никакая частная вещь, даже наималейшая, не может существовать иначе, как только в соответствии с общей природой и разумом (logos)», - пишет Плутарх, цитируя и комментируя стоика Хрисиппа. Характерно, что сам Плутарх понимает это в смысле «судьбы» (Ibid.). Природа, логос и рок – все они взаимосвязаны. Существование, основанное на этих онтологических принципах, неизбежно определяется необходимостью.

[23] «Феномен глубокого, полного тревоги стремления человеческой души к освобождению от своего повседневного лицедейства посредством принятия на себя анонимного, дионисийского, нового лицедейства восходит к глубокой древности. Карнавальный клоун - трагическая фигура. Он хочет освободиться от лицемерия через притворство. Он стремится уничтожить все те разнообразные маски, которые носит ежедневно, надевая новую, более причудливую. Он ищет избавления от того, что было вытеснено в подсознание, и освобождения - но освобождение не приходит. Трагедия карнавального шута остаётся неразрешенной. Его глубочайшая потребность - быть преображенным». - Проповедь митрополита Халкидонского Мелитона в кафедральном соборе в Афинах 8 марта 1970 года.

[24] Важно то, каково это героическое добавление, смиренно-добровольное или принудительно-вынужденное. Ведь речь, по сути дела, идёт о Кресте Христовом.

[25] См. прим.15.

[26] Возможно, что слово persona происходит от этрусского слова phersu, что связывало бы его с ритуальной или театральной маской (ср. греч. prosopeion). См. M. Nedoncelle, Prosopon et persona dans l'antiquite classique. - Revue des sciences religieuses (1948), p.277-299.  А может быть, и с эллинским мифологическим образом Персефоны. Ср. ibid., pp.284ff.

[27] Этот оттенок конкретной индивидуальности впервые появляется у Цицерона, в его рассуждениях о человеке, где явнее всего чувствуется греческое влияние. (См. De amicit., I, 4; Ab. Att., VIII, 12; De or., II, 145 etc.). Однако он употребляет слово «персона» также и в значении роли (театральной, социальной и т.п.).

[28] См. у того же Цицерона, где он рассуждает о коллективном смысле термина «персона»: - «est... proprium munus magistratus intelligere se gerere personam civitatis» (Off., I, 124).

[29] После II в. по Р.Х. См. S. Schlossman, Op.Cit., p.119ff.

[30] То есть, «ипостась» здесь выступает как полный синоним «усии», возвращая мысль в рамки античного мировоззрения.

[31] В аскетическом учении христианского востока присутствует понятие о «самости». Оно трактуется как следствие первородного греховного повреждения «природы» человека, в результате «грехопадения». Которое  произошло из-за того, что человек, будучи ипостасной, то есть абсолютной «свободой», неправильно ею распорядился.

[32] «Prosopeion» и «persona» лишь наметили путь к «лицу». Но они осознанно воспринимались - а именно этого требовало представление о самодостоверной космической и государственной гармонии - как напоминание о том, что это «лицо» не отождествимо и никогда не должно быть отождествляемо с «сущностью» любой «вещи», с подлинным «бытием» человека. Другие, не имеющие отношения к «лицу» силы, притязали на то, чтобы быть онтологическим содержанием человеческого «бытия».

[33] Как могла быть «свобода» отождествлена с предопределённостью «гармонии»? Смертность и конечность «индивидуума» - конкретного человека – с «бессмертием»? Следствием абсолютности «свободы».

[34] Греческие Отцы Церкви оказались как раз теми, кто соединял в себе и то, и другое. Обнаружив божественный творческий дар, они даровали Церкви и миру откровение о «лице», отмеченное поистине не «земной», а «небесной» абсолютностью, которая продолжает поражать современного человека, хотя он и отказался уже от их «духа».

[35] Что означает высказывание: Бог есть Отец, Сын и Дух и при этом Он не перестает быть Единым Богом? В ходе этих споров и произошла революция в греческой философии.

[36] Св. Афанасий в Послании к епископам Египта и Ливии явно отождествляет эти два термина: «Hypostasis есть oysia и не имеет иного значения, помимо самого бытия (to on)... Ибо Hypostasis и обозначают существование (hyparxis): оно есть и оно существует (esti kai hyparxei)» (PG 26, 1036 B). На основании этого отождествления в Послании Александрийского собора 362 года анафематствуются те, кто исповедует, что Сын - «другой ипостаси или усии», но при этом допускается выражение «три ипостаси» при условии, что оно не предполагает разделения между этими «ипостасями». Заслуга каппадокийских Отцов состоит в том, что они сумели дать философскую интерпретацию этой проблемы.

[37] Эпоха тринитарных споров и борьбы с арианской ересью.

[38] «Una substantia, tres personae» - См. Тертуллиан, Против Праксея, 11-12 (PL 2, 167 CD).

[39] Савеллианство (модализм) - триадологическая ересь III-го в. Идеи савеллианства приписываются проповеднику Савеллию из Птолемаиды Пентапольской. Основными источниками по возникновению и содержанию ереси являются антисавеллианские тексты отцов церкви - Тертуллиана, Ипполита Римского и Епифания Кипрского, отчасти противоречащие друг другу в описании сущности савеллианской ереси. «Catholic Encyclopedia» 1911 г. делает вывод о том, что «философские воззрения Савеллия установить невозможно» (It is impossible to arrive at the philosophical views of Sabellius). Сутью ереси Савеллия была мысль, что Лица Святой Троицы являются не вечными Лицами, а лишь проявлениями, гранями, «модусами» (отсюда другое название ереси - модализм) Единого Бога. В своей глубине, «пучине Божества» (выражение св. Игнатия Лойолы, Майстера Экхарта, Н. Бердяева и др.) Бог абсолютно един, и проявляет Себя в мире в Трёх Лицах лишь по одному Ему известному произволу. В другое время, в другой исторической эпохе, эоне и пр. Бог может явить Себя иначе - в качестве Двоицы, Четверицы и др.

[40] Не будем забывать о том, что западная античная мысль не придавала столь большого значения, как восточная, различию между психологией и онтологией. Поэтому для западного богословия столь естественны тесные параллели между правом, социумом и Творением. А так же между «душевным» и «духовным». Между «законом» и «любовью».

[41] Ориген, Комментарий на Евангелие Иоанна, II, 6 (PG 14, 12 B).

[42] Для Плотина (Эннеады, V, 1) «первые ипостаси» суть высшее благо, ум и мировая душа. Это другой случай онтологического монизма (см. выше), связывающего Бога с миром в единое целое, что угрожает библейскому пониманию отношения между Богом и миром. О влиянии Плотина на философское употребление термина «ипостась» см. Oehler, Antike Philosophie und byzantinisches Mittelalter (1969), p.23ff.

[43] Греческий перевод Библии – «Септуагинту», относят к 300-м гг. до н.э. А труды Филона Александрийского – к рубежу I-II-го вв. до н.э.

[44] Западное богословие развивалось другим путём. Его путеводными звёздами были Аристотель, Перипатетики и нравственное учение Стоиков. А главное, ему светило Солнце Римского Права, единственным богом которого было Государство. Если Платон в своём «Государстве» воспевал Абсолют, в котором Государство призывалось быть воплощением Истины и Справедливости, то Римское Право сакрализирова… Продолжение »

Бесплатный хостинг uCoz