… которого сообщество сынов израилевых могло бы взрастить в себе ту «душу», которая могла бы воспринять в себя дух святости.[14] Поэтому сынам израиелевым и был дан «закон», как «удерживающий», препятствующий их дальнейшему падению в «грех». То, что удерживало бы их от возрастания духовного развращения. Конечным, то есть социальным проявлением этого «удерживающего», гарантом действия «закона», стало государство и его институты.

Всё дело в том, что «десять заповедей» и «заповеди блаженства» адресованы к совершенно разным механизмам мышления человеческого «сознания». В обеих системах заповедей присутствует слово «любовь». Но смысловое наполнение этого слова в обоих случаях сильно различается, именно в силу различной адресной направленности.

«Десять заповедей» адресованы к той части «психики» человека, которая отвечает за его социальную адаптацию. Они являются основанием для морально императива человеческого «сознания». Составляют основу его «этики», понятий о «правде» и «справедливости». Формируют «здравый смысл» и «общечеловеческие ценности», понятия о природной морали или естественной морали. Этот «моральный императив» всегда действует вовне «сознания» человека. Его вектор направленности – «социум». И поэтому та «любовь», на которую он опирается, имеет какое угодно значение, только не «духовное». Социологическое и культурологическое, правовое и политическое, всё это, в конечном итоге, есть «душевная жизнь» человека.

Об этом свидетельствует и тот факт, что «десять заповедей» были достаточно органично восприняты практически всеми религиозными системами и философскими системами во всём мире. Вне зависимости от того, когда это произошло, до появления «христианства» или после.[15] Ибо именно «христианство», показав миру примеры истинного одухотворения плоти – «святости», подняло «десять заповедей» на небывалую и невозможную для «душевности» высоту. Связало  с ними удивительные проявления «духовности»: кротость и смирение, милосердие и сострадание. Связало впервые «любовь» с крайним, непредставимым и непонятным для «здравого смысла» божественным самопожертвованием. Да, «христианство» заявило о том, что «десять заповедей» есть лишь «начало», отправная точка, на пути ко всем этим духовным высотам. Но многими ли из людей, стремящихся к этим «высотам», эта христианская весть была услышана и понята? Восприняв понятное и привычное для себя, – «природную мораль», лишь удерживающую человека от «греха», человечество почему-то решило, что в этом и есть смысл «любви» как «самопожертвования». Совершенно не поняв и не заметив, какую отчаянную жертву, поразительно экстремальную жертву, принёс Бог-творец, для его, человека, спасения!

«Заповеди блаженства», вся Нагорная проповедь в целом, и являются подробным описанием тех «критериев», пользуясь которыми человек мог бы стать участником этого невыразимого и удивительнейшего «божественного самопожертвования»! Ведь они - «заповеди блаженства», как раз и адресованы той части человеческого «сознания», которую только и можно назвать «духом» человека. Тому, что можно было бы назвать ядром реальности или сущностью реального бытия, ради которого и существует всё сотворенное Богом. Это «ипостасное человеческое «Я», говоря богословски – человеческая тварная «ипостась». В ней сокрыто человеческое «лицо», которое представляет собой границу соприкосновения «нетварного бытия» с «тварным бытием». Соприкосновение Бога и мира, «духа» и «материи», «образа» и «Первообраза». В Предании Церкви Христовой говорится о том, что глазами человеческого «лица» на мир смотрит сам Бог. Это прекрасный христианский символ, можно даже сказать евангельский символ. Именно этому адресату, с которым Бог может беседовать «лицом к лицу», предназначены «заповеди блаженства». Их цель прояснить и возобновить затуманенный нелюбовью, страданием и недоверием, повреждённый «грехом» – злом и страстью, «божественный образ» в человеке.

Эти «заповеди» являются основанием того в человеческом «сознании», что неизмеримо выше и ценнее «психологии», чем любое проявление его «душевности». Это «онтология» человеческого существования, его «духовность». Возможность для человека обрести истинное богопознание и истинное богообщение. Вернуться в то блаженное состояние, в котором и пребывал человек до своего изгнания и Эдема – рая сладости. И выполнить, наконец, своё божественное предназначение. Поэтому-то они  названы заповедями блаженства. В этом заключена конечная цель христианского «аскета».

Итак, заключая всё сказанное здесь, мы можем отметить, что самым первым этапом процесса «душевного аскетизма» или «метафизической аскезы» являются первоначальные попытки человеческого «сознания» по обретению умной веры. Они заключаются в том, что человеческое «Я», усилиями своей «воли» привлекает внимание «ума» человека к евангельским заповедям. Человеческое «сознание» получает при этом возможность умозрительного исследования проблемы «добра» и «зла» в духовном свете «евангельских заповедей». В их «слышании» – слушании и осмыслении, «аскет» получает возможность перенастроить свою «совесть» и обрести начатки «веры». Ибо, «вера» от слышанья божественного слова.  

В истинном духовном свете «евангельских заповедей», человек начинает видеть всю неприглядность, страстность и греховность своей «чувственной жизни», которая прежде казалась ему вполне благополучной. Так же, как этого было с его «эмоциональной жизнью», в тот период, когда он боролся за чистоту своей «плоти», занимаясь «психофизической аскезой». Ему становится ясно, что без очищения и освящения «чувственной жизни» полная победа в «психофизическом» этапе «аскетического процесса просто невозможна. Так как его «чувственная жизнь» непрерывно и постоянно заражает страстью его «эмоции». Но теперь «аскет» вполне может приступить к воспитанию своих «чувств», с помощью своего «ума». Ведь этот его «ум», утверждённый в «заповедях блаженства», с полным основанием может быть назван – умом христовым.

б). Понуждение  сердца  к совершению аскетического действия. Сведение ума в сердце – воспитание чувств. Проблема выбора – из чего выбирать и что выбрать. Вера и заповедь Божия.

«Ум» человека просветлённый божественным светом, так в Предании святых отцов зачастую называют Евангелие -  слово Бога, передаёт, транслирует этот «свет» в человеческую «душу». Её сосредоточием, как мы неоднократно упоминали ранее, называют человеческое «сердце». Не биологический орган, а сердцевину человеческой «природы». То место в человеческой «душе», где соединяются, стыкуются его внутренняя жизнь и его внешняя жизнь. «Психика» и «социум». «Самосознание» и «сознание». Его «Я» и иерархия его чувственных сил, которая соединяет воедино в человеке «плоть» и «душу». Наступает время человеческому «сердцу» сделать свой «аскетический выбор». Время аскетического воспитания «чувств» человека.

Основную роль в этом процессе, как мы уже отмечали, играет «ум». Так как он является той частью «души» человека, которая наиболее тесно связана с «волей» человеческого «Я». И является главным выразителем «свободы» человека и, говоря языком святых отцов – «аскетов», его «желательных сил». Здесь вполне уместно употребить тот терминологический образ, который христианские аскеты созерцатели применяют для описания одного из этапов приобретения человеком непрестанной молитвы. Он звучит так – сведение ума в сердце.

Как любой христианский аскетический инструмент, этот созерцательный феномен имеет два измерения: внутреннее – молитвенное («психологическое») и внешнее – деятельное («социальное»). Только в их гармоничном взаимодействии может быть преодолена душевная ограниченность «чувственной жизни» человека. И обеспеченно одухотворение человеческих «чувств».

Человеческая «воля» сталкивается на этом этапе с той же «проблемой выбора», что и ранее но в совершенно другом её аспекте. Прежде, на «психофизическом» этапе «аскетического процесса», человеческое «сознание» при решении этой проблемы было занято исключительно самим собой. И его неуспешность в её решении была связана с порочными привычками его собственной «плоти». На этом же этапе, такая же «неуспешность» уже оказалась связанной с отношением «сознания» к порочным привычкам «плоти» других людей! С тем, что самому человеку он сам оказался гораздо ближе, чем кто-либо другой. Что единственным по-настоящему «ближним» для него оказывается он сам, а вовсе не какой-нибудь другой человек. Пусть даже он родственен ему по «плоти». Человек впервые видит себя в духовном одиночестве, в некоей онтологической пустоте. Этакой библейской пустыне,  - этот символический образ неоднократно предлагают нам, и Писание, и Предание.

Оказывается, что источником греховного повреждения отнюдь не являются наши «чувства». А вся человеческая «душа» поражена чем-то, пришедшим извне. Не было «зла» в человеческой «природе»! А главное в том, что сущностью этого греховного состояния, приносящего человеку столько «страдания», и является как раз это самое странное «онтологическое одиночество», духовно-нравственная пустота. Как следствие отсутствия «любви», отсутствия реального «ближнего». Это «отсутствие» и названо в Предании «гордыней» и «самостью». В философии – «эго», а в психологии и этике – «эгоизмом».[16]

Человеческое «сознание» как бы возвращается божественным промышлением к моменту того самого первого эдемского выбора человеческого «Я», в результате которого и была повреждена «грехом» человеческая «природа». Тот самый первый «выбор», неправильность которого поставила перед человеческим «сознанием» аскетическую задачу как таковую, и тогда, и теперь, оказывается связанным с божественной «заповедью». Тогда, - с заповедью невкушения с «древа познания», сейчас, - с «заповедями блаженства». Ибо правильный «выбор» должен быть сделан. Во время райской жизни этот «выбор» не был «аскетическим выбором». Ныне это именно «аскетический выбор»! Он связан с необходимостью «самопожертвования».[17] Именно поэтому Бог любви первым приносит свою добровольную божественную жертву. Невозможно принудить человека к «любви». Можно лишь позвать его за собой своим божественным примером.

В этом обстоятельстве заключается всё существо того, что может быть названо целью христианской аскезы. И «любовь», и «вера» оказываются самым теснейшим образом связанными с «заповедями блаженства», вернее сказать с такой жизнью «аскета», которая построена всецело на основании этих «заповедей блаженства».[18] То состояние человеческого «сознания», которое в своей совокупности носит название «вера», не развивается и не возрастает, если нет подобающего места «заповедям блаженства» в жизни человека. При попытках жизни по евангельским заповедям, «сознание» человека приобретает бесценный «психологический опыт» и «социальный опыт». Он приводит «сознание» человека в состояние «смирения». А это состояние, в свою очередь, невозможно достичь без гармоничного соединения воедино «ума» и «сердца». Подобное соединение возможно только при таком понимании «духовности» и «нравственности», которое основано на восприятии Бога как бесконечной, безмерной и удивительной «любви». И такого трактования понятия «совесть», которое основывается на принятии божественного самопожертвования с осознанием покаянной евангельской идеи – «я есть самый грешный из всех людей!» Это волевое усилие и приводит к гармоничному сотрудничеству «ум» и «сердце» человека в его отношении к социальным поступкам других людей. Создавая условия для воспитания человеком своих «чувств», с целью приобретения им добродетельных навыков (привычек) в своей «плоти».

Приведём, наконец, сам текст тех «заповедей блаженства»:

Девять евангельских заповедей о блаженствах по Мф 5, 3-11

1. Блаженны нищие духом (греч. πτωχοὶ τῷ πνεύματι), ибо их есть Царство Небесное.

2. Блаженны плачущие (в греческом тексте πενθοῦντες, скорбящие), ибо они утешатся.

3. Блаженны кроткие (по-гречески πραεῖς), ибо они наследуют землю.

4. Блаженны алчущие и жаждущие правды (в греческом тексте δικαιοσύνην, праведности), ибо они насытятся.

5. Блаженны милостивые (у греков ἐλεήμονες), ибо они помилованы будут.

6. Блаженны чистые сердцем (на греческом языке καθαροὶ τῇ καρδίᾳ), ибо они Бога узрят.

7. Блаженны миротворцы (в греческом тексте εἰρηνοποιοί, в ранних славянских текстах - смиряющиеся), ибо они будут наречены сынами Божиими.

8. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.

9. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.

Эти девять евангельских заповедей являются самой известной частью из всей Нагорной Проповеди Иисуса Христа. Самой же аскетически важной и трудно усваиваемой для человеческого «сознания» из всех «заповедей блаженства» оказывается девятая заповедь.[19] В той части своей Нагорной Проповеди, в которой Иисус Христос поясняет эту «заповедь», она описывается им как заповедь о любви к врагам. Дословно, она звучит так (Мф 5, 43-48):

[43] Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего.

[44] А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного.

[45] Ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над людьми злыми и добрыми и посылает дождь на людей праведных и неправедных.

[46] Если вы будете любить только любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари?

[47] И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?

[48] Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный.

Какова же духовная сила этих слов Спасителя нашего?! В чём она заключается? Об этом нам свидетельствует Писание и Предание, устами апостолов, евангелистов и многих других святых отцов, - «Не можете любить врагов своих своими собственными силами. Лишь только силою Святого Духа божия сможете вы это делать!»

Соединение «ума» и «сердца» возможно только при условии выбора человеческим «Я» истинного добра. При котором его «совесть» осознаётся как голос того Бога, сущность которого  - «любовь». Это обеспечивает особое нравственное состояние человеческого «самосознания», в котором оно воспринимает самое себя как созерцателя истины. То есть, «созерцателя» Иисуса Христа, который так и свидетельствует о себе в Евангелии: - «Я есть путь, истина и жизнь! Тот, кто меня любит, тот заповеди мои соблюдёт», - говорит Он своим ученикам. Нет иного способа приобрести «веру», которая, возрастая, придаёт человеческому «сознанию» духовное качество. Делая его «душу» участницей «духовной жизни».[20]

На уровне «душевной аскезы» может быть сделан реальный практический выбор между «душевностью» и «духовностью». Не мечтательный психологический выбор, а сущностный онтологический выбор между «христианством» и «язычеством». То, что реально не воплощено в «действие», - остаётся лишь в «мечтах» и «намерениях». Пребывая по-прежнему в сфере «душевной жизни человека». Не украшаясь «реальными действиями» - плодами духа. Которые только и открывают перед «сознанием» дорогу к истинно «духовной жизни». В ней затрагивается онтологическое состояние нашего «сознания», ибо меняется состояние самого божественного образа – «лица» человека. Никакое «душевное действие», никакое психологическое событие само по себе, без участия божественного «духа», не выведет «божественный образ» из того затуманенного состояния, в котором он находится после «грехопадения». Человеческое «лицо» так и останется скрытым за маской «эго».

---